Валдис Эгле. Веданской теории – 40 лет!
(Юбилейное письменное
выступление перед Комиссией имени академика Л.Д. Фаддеева: https://comfadde.blogspot.com/)
Теория, 20 лет после ее
зарождения названная по-русски «Веданской», возникла в июне 1978 года, за
несколько дней до «праздника Лиго»[1].
Хотя я не помню точной даты этого события, но теперь постановляю «день рождения
ВТ» отмечать 21 июня. Фактическое рождение теории могло иметь место именно в
этот день, но могло быть и на день или два раньше или позже. Однако впредь
будем считать «официальной точкой отсчета» 21 июня 1978 года.
В чем же состояло
«рождение теории»?
Наверное все творческие
люди знают, что если они какое-то более или менее длительное время бьются над
решением определенной проблемы, то решение часто приходит к ним в виде
внезапного, мгновенного «просветления» (иногда называемого «инсайтом» и т.п.).
Это мозговой компьютер, долго крутившийся вокруг проблемы и генерирующий
всевозможные варианты ее решения (которые прежде все отвергались как «не то!»),
наконец сгенерировал такой вариант, про который тут же сам мысленно воскликнул:
«Вот это то!!!».
В том июне 1978 года
атмосфера вокруг меня была следующей. Я был первый год женат (свадьба 5 октября
1977 года), жена была беременной и ее поместили «на сохранение» в «пансионат» в
Дзинтари, городе Юрмала. Я приезжал из Риги к ней, а после встреч гулял по
взморью; как на море, так и дома (где я теперь был один) я интенсивно
размышлял, пытаясь своим «мозговым штурмом» разрешить (для себя) ряд
«глобальных» проблем, общепринятые решения которых меня не устраивали. Главные
проблемы, которые я тогда хотел уяснить, были:
– Как вообще устроена
Вселенная; что такое материя, что такое движение материи, как там всё
происходит?
– Как там обстоят дела с
теорией относительности? – я вообще никогда не оспаривал эту теорию (как это
делают огромные толпы легковерных «антирелятивистов»), но и общедоступные
объяснения ее меня не устраивали; хотелось получить ясность в этом вопросе.
– Что представляют собой числа
и вообще объекты математики? – представления об этом, вынесенные из школы и университета,
были для меня совершенно неудовлетворительными.
И вот, я бился над этими
вопросами с нарастающей интенсивностью, а когда остался один и жена уже своими
активностями не мешала мне думать, то эти размышления достигли своей
кульминации.
По вопросу об устройстве
Вселенной я тогда пришел к выводу, что она представляет собой гиперсферу,
расширяющуюся со скоростью света от центра в точке Большого Взрыва. Но это было
так – на уровне наиболее вероятной гипотезы, которая не влекла дальше никаких
конкретных теоретических последствий и никогда не позиционировалось мной как
какое-то открытие или теория. По вопросу же о том, что такое материя, я не
пришел ни к какому выводу, хотя были приняты попытки построения нескольких
моделей.
По вопросу о теории
относительности я тоже в то время не пришел ни к какому ощутимому результату,
кроме того общего убеждения, что всё это должно быть очень тесно связано с тем
механизмом, как человек отображает пространство и время. Но как именно связано,
было непонятно, и теория относительности оставалась для меня загадкой еще
долгое время. Только теперь я, пожалуй, могу сказать, что понимаю стержневую
сущность всего этого дела. (И решающий импульс мне дала статья академика
Фаддеева, перепечатанная в альманахе МОИ № 107, стр. 52–57). Поскольку у нас
сейчас другая тема, то я не хочу здесь долго останавливаться на теории
относительности, но в нескольких словах всё же скажу эту ее «стержневую
сущность». «Пространство Минковского» (впервые введенное всё же не Минковским,
а Пуанкаре), характеризуемое координатами x, y, z, it – это
ерунда; это математическое выражение дела, которое больше запутывает это дело,
чем проясняет его. (Из-за чего мириады «антирелятивистов» и бросаются на теорию
относительности). Нет такого пространства в реальности, и суть дела заключается
вовсе не в этом пространстве. Суть дела заключается в том, что любое
взаимодействие имеет конечную максимальную скорость (скорость света). Наше
«обычное пространство» (трехмерное евклидовое плюс время: x, y, z, t) построено при представлении, что взаимодействие может быть мгновенным на
любые расстояния. А если этого нет, если всё связано и окутано этой конечной
скоростью, то и начинаются все эти фокусы с относительностью одновременности и
прочими эффектами теории относительности (СТО). (А при ОТО начинаются еще и
другие искажения взаимодействий, определяемые концентрацией «материи» –
«массами»). Вот, в чем сущность: в «искажениях» физических взаимодействий,
вносимых ограничением скорости и массами, а так называемые «пространства» и их
«искривления» – это лишь форма, в которой математически описывают эти
«искажения взаимодействия», причем форма, надо сказать, не очень удачная с
точки зрения глубинного понимания сущности явлений.
Но к такому пониманию
теории относительности я пришел сравнительно недавно; в 1978 году же я так и
остался в плену традиционных представлений о «пространстве Минковского» и
«искривлениях пространства» в ОТО, и суть дела оставалась для меня дико загадочной
и совершенно не понятной. («Зачем это Природе надо делать такие фокусы со всеми
этими «преобразованиями Лоренца» и т.д.?!»).
Итак, первые два вопроса,
над которыми я в то лето интенсивно размышлял, отправив жену в «пансионат
Дзинтари» «на сохранение», не принесли мне тогда решающего успеха: дело не
очень-то прояснилось.
Но по третьему вопросу
такой успех достигнут был. После многодневных напряженных размышлений (и
изучения книг по математике)[2]
наступил, наконец, день инсайта: когда я, стоя посреди комнаты и «тупо» глядя
на секцию с книгами, вдруг понял, что вся до сих пор постоянно ускользающая от
меня таинственная природа чисел и прочих математических объектов может быть
элементарно (но великолепно!) объяснена, если считать их потенциальными продуктами
мозговых программ. (Как я уже говорил, я не запомнил через десятилетия точную
дату этого инсайта, хотя точную дату он имел; помню только, что это было
незадолго до праздника Лиго, и теперь условно будем считать этой датой 21
июня).
Здесь надо несколько
пояснить предысторию. В 1978 году я «мозговой штурм» сущности математики
устраивал не впервые. Уже раньше предпринимались попытки разобраться с
«природой математики», особенно интенсивно в 1969–1971 годах. По записям тех
лет (основная часть которых теперь объединена в книгу INFORM) видно, до какой степени я тогда находился во
власти традиционных воззрений: использовал аксиоматический метод, не видел за
умственными процессами мозговых программ, и т.д.[3]
Тот «штурм» 1969–1971
годов в основном был нацелен на теорию информации и правильно определил ее
природу, но в математике я тогда остался на том же уровне, на каком сейчас
пребывают все мои оппоненты, и не сделал решительного шага вперед. А причиной
того, почему я не смог сделать этот шаг, было то обстоятельство, что я тогда не
был программистом и не имел большого опыта программирования.
Когда я в 1972 году
вернулся из армии и поступил на работу в Академию наук Латвийской ССР, в
Институт электроники и вычислительной техники, тогда и началась по-настоящему
моя программистская жизнь. И 4 года, до 1976 года, и речи не могло быть о том,
чтобы предпринимать какие-то новые «штурмы» в науке, потому что мой ум целиком
был поглощен освоением «искусства программирования»[4]
и творением собственных программ. Только в 1976 году я начал опять частично
обращаться к научным вопросам, а в 1978 году, значит, начался новый «большой
штурм», который описывался выше.
Но теперь, в 1978 году, я
уже был другим человеком, нежели во время первого «штурма» 1969–1971 годов.
Теперь в Институте уже работала моя собственная операционная система и многие
другие программы; теперь мой ум с легкостью представлял, как ту или иную вещь
реализовать в компьютерной программе; проекты необходимых программ и визии их
продуктов возникали у меня в голове «сами собой» при соприкосновении с любым
проявлением интеллекта, при взгляде на любое умственное явление.
Уже со школьной скамьи я
был последовательным материалистом, как это зафиксировано в тогдашнем
подростковом романе «Робинзоны Буэноса» (BUENOS)[5].
Я не сомневался, что материальные структуры и материальные процессы однозначно
определяют человеческую психику и личность; точнее, не «определяют», а эти
структуры и процессы и ЕСТЬ человеческая психика и человеческая
личность.
На таком уровне это мне
было ясно и в старшие школьные (1962–1965), и в студенческие (1965–1970) годы.
Теперь же, в 1978 году, когда я стал профессиональным программистом, к этому
убеждению добавилось еще и то, что я стал представлять, какими именно
процессами (т.е. программами) можно осуществить ту или иную интеллектуальную
вещь. У меня появилось ощущение, что я (в принципе) мог бы запрограммировать
всю психическую и интеллектуальную деятельность человека, то есть
сконструировать целиком всю его операционную систему (позже такие операционные
системы живых организмов были названы «витосами»).
Вот, такой был фон, на
котором осуществлялся тот «штурм» природы чисел и математики 1978 года. В
сущности, нужно было просто осознать, что математические объекты есть
потенциальные продукты действующих в мозге программ, и сконструировать образцы
тех программ, которыми эти объекты порождаются. (В этом и состоял «инсайт» 21
июня).
Я сразу понял, что эта
идея означает весьма глубокие изменения в основаниях математики, хотя тогда
осознал далеко не все ее следствия. Так, например, тот факт, что эта идея
входит в конфликт с канторовской «теорией множеств», я понял лишь спустя два
года – в начале лета 1980 года. (См. пункт .343 в книге CANTO, стр.38). Не сразу я понял и то, что этим
подходом фактически полностью устраняется аксиоматический метод: я еще долгие
годы оставался сторонником этого метода, – и т.п.
Хотя я не сразу осознал
многие следствия этой фундаментальной идеи (все ее следствия, скорее всего, не
осознаны еще и сейчас), тем не менее и того, что я всё-таки осознал тогда
сразу, было достаточно для понимания важности этой идеи для науки (ведь
определялся ни много ни мало, а предмет всей науки математики и прояснялась ее
сущность). Я стал готовиться преподнести эту идею «профессиональным ученым»
(каковым я сам никогда не собирался быть). В моих представлениях того времени
(теперь кажущихся наивными) прогресс науки происходит так, что если кто-то
пришел к какой-то идее или узнал какой-то факт, ранее науке неизвестный, то не
важно, кто этот человек: адвокат ли как Виет, судья ли как Ферма, офицер ли как
Бойяи, монах ли как Мендель... Если он что-то (неизвестное другим) понял или
узнал, то его долг – сообщить об этом другим людям, особенно тем, кто
профессионально работают в этой области (например, профессорам ВУЗов,
преподающим данную отрасль науки студентам). Те проверят его сообщение и если
убедятся в его правильности, то данная идея или факт станет общим достоянием
человечества.
Руководимый таким
представлением о взаимоотношениях между людьми, занимающимися научными
вопросами, я подготовил свое сообщение (теперь составляющее три тома: NATUR1, NATUR2 и NATUR3) и 16 февраля 1981 года (2 года, 7 месяцев и 26 дней после условного «Дня
инсайта»)[6]
обратился к «официальной науке» в лице преподавателя Латвийского государственного
университета кандидата ф.-м. наук Карлиса Подниекса (который тут же подключил
своего друга, тоже кандидата ф.-м. наук Паулиса Кикуста; позже ими были
вовлечены в дело еще и многие другие сотрудники Вычислительного центра ЛГУ;
протоколы первичного общения с ними находятся в книгах TRANS1, CANTO и CANTO2).
Тридцать лет вся
«официальная наука» для Веданской теории замыкалась только в кругу латвийских
математиков. Лишь 16 февраля 2011 года я произвел торжественное (и приуроченное
к 30-й годовщине «латвийской эпохи») обращение к математикам российским.
То, что творили как
первые, так и вторые, я могу квалифицировать только как преступление против
Науки. Оказалось, что общение в современном «научном обществе» вовсе не
происходит по той схеме, какую я ожидал и которую описал выше: «Если кто-то
(кем бы он ни был) пришел к новой идее, то сообщает другим, особенно
профессионалам, те проверяют идею и в случае правильности ее, она становится
достоянием общества...»
Ничего и близкого к этому
на самом деле не происходило. Все (так называемые) «ученые» в первую очередь
смотрели: «Кто ты?», и если ты не доктор наук, не профессор, не академик, то в
95 % случаев они просто вообще не читали, что ты там пишешь, не отвечали на
обращение и полностью игнорировали тебя. Для того, чтобы на тебя хотя бы
взглянули, надо было принадлежать к их клану, быть одним из них, то есть,
пройти стандартный путь защиты диссертаций и всего такого прочего.
В тех пяти процентах
случаев, когда ответ всё-таки последовал, всё уделенное идее автора внимание
сводилось к беглому взгляду на нее без углубления в ее суть и без (хотя бы
приблизительного) понимания ее. Вся ее «оценка» сводилась к сравнению ее со
стандартной точкой зрения (преподаваемой этими профессорами в ВУЗах) на
предмет: «Совпадает или не совпадает?». Новая идея «по определению» должна не
совпасть с прежним представлением, иначе она никакая не новая. Для всех этих
профессоров же несовпадение идеи с тем, что они преподают в ВУЗах, являлось
«доказательством» «неправильности» идеи автора. И ответ профессоров сводился к
простому назидательному пересказу «официальной» точки зрения в поучающем тоне.
Собственно идея автора в этих ответах вообще не рассматривалась, а косвенно
было видно, что профессор ее даже и близко не понимает.
Вот, так они бесчинствовали
37,5 лет из тех 40, что Веданская теория вообще существует.
Трудно поверить, что
мышление «профессоров» (ставлю это слово в кавычки в знак презрения к ним)
может быть столь примитивным. Но это, к сожалению, жизненная реальность. За 40
лет существования Веданской теории мне, несмотря на все усилия в этом
направлении (а эти усилия были постоянными и немалыми), так и не удалось
добиться, чтобы ВТ была рассмотрена и понята хотя бы кем-нибудь из
«профессиональных математиков».
(Теперь, когда такой
«профессор» слышит, что теория 37,5 лет игнорировалась, то его паранойяльная
мысль идет не к нормальному человеческому выводу «Надо наконец исправить
положение!», а к уродливому заключению: «О! 37 лет все игнорировали! Значит, и
мне незачем смотреть!»).
Возникает, конечно,
вопрос, почему так произошло, почему «научная общественность» повела себя столь
глупо и подло. Тому есть несколько причин. Назову некоторые главные.
1) Во-первых, подавляющее
большинство из тех, кто теперь по своему общественному положению считаются
«учеными» (т.е. имеют ученые степени и т.п.), таковыми на самом деле не
являются. Настоящий ученый (scientist) – это тот, кто
целью Науки считает обогащение знаний человечества и сам лично готов делать всё
от него зависящее, чтобы эти знания обогатить. (Например, я был настоящим
ученым, когда в 1978 году старался понять сущность математики, не имея перед
собой никакой другой цели, кроме получения правильной картины вещей мира).
Подавляющее же большинство теперешних «ученых» имели совсем другую цель, когда
они поступали в аспирантуру и начинали писать свои диссертации. Не о расширении
знаний человечества они думали, а о своей личной карьере и тех благах, которые
сулила ученая степень. И достигнув эту первую цель, они, как правило, не
изменили своих общих установок, и по-прежнему фактическим руководящим ими
мотивом оставался личный успех, а не расширение круга знаний человечества. И с
такой позиции они подходили и к Веданской теории: им на самом деле было
абсолютно безразлично, правильна она или неправильна, дает какие-то новые
знания о мире или не дает; они, примеряя свои собственные установки ко мне,
видели в ней только орудие, которым какой-то там Валдис Эгле незаконными
средствами пытается делать свою карьеру.
2) Во-вторых, вдобавок к
предыдущему, уже примерно через первое десятилетие своего общения с
математиками, я пришел к выводу, что почти все математики – это люди психически
дефективные. Они не имеют образа мышления, характерного для естествоиспытателей
(я говорю сейчас о настоящих естествоиспытателях, а не о карьеристах на этой
почве). Ученые-естествоиспытатели, будь то физики, химики, биологи, астрономы и
т.д., привязаны к реальности, ориентированы на реальный мир, и этот реальный
мир (эксперимент, наблюдение, факт) является конечным арбитром, решающим все
споры и сомнения. Математики же, какими я их видел за эти 40 лет, абсолютно и
принципиально оторваны от реального мира и устремлены в заоблачные дали,
которые им самим кажутся кристально ясными, а на самом деле до предела туманны
и запутаны. Причем это устремление в туманные дали не является следствием их
занятия математикой; наоборот, они стали профессионально заниматься математикой
именно потому, что изначально, уже по своей психической конституции, были
ориентированы на туманные дали, а не на реальный мир. Нормальный человек не
станет профессионально заниматься математикой. Для нормального человека
математика – это инструмент (мне и читатели так пишут); этим инструментом можно
владеть виртуозно, но нельзя сделать профессией одно владение инструментом само
по себе: для нормального человека этот инструмент всё равно должен быть
использован в какой-то настоящей работе, которая для него и станет профессией.
У дверей физико-математических факультетов абитуриенты распадаются на два
потока: нормальные, ориентированные на реальность люди идут в физики, а
ненормальные, имеющие психический дефект абстиненции чувства реальности, идут в
математики. И вот потом, окончив ВУЗ и защитив свои диссертации, эти люди
сталкиваются с Веданской теорией, сама суть которой состоит в привязке
математики к реальному миру – то есть в величайшем кощунстве с точки зрения
типа, с детства ориентированного на туманные дали.
3) В-третьих, общеизвестно,
что теперь наступила эпоха обскурантизма (этой мыслью пронизаны все бюллетени «В
защиту науки» Комиссии РАН по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных
исследований,[7] с
которыми в свое время была так тесно связана Марина Ипатьева). Общий умственный
уровень (бывшего советского) общества чрезвычайно упал по сравнению с тремя
десятилетиями ХХ века (1960-е, 1970-е и 1980-е годы), когда он достиг своего
апогея. Повсюду мы видим теперь гадалок и колдунов, экстрасенсов и эзотериков –
наряду с торжеством «традиционных религий» – и встречаем почти что поголовное
презрение к научному образу мышления вообще. Обскурантизм коснулся и самого
«научного сообщества». Целые толпы «ученых» (людей, имеющих ученые степени)
занимаются откровенными лженауками или пропагандируют «эзотерики» или религии.
Математики шагают в первых рядах обскурантизма: им с их изначальной ориентацией
прочь от реального мира очень легко перейти от «математических туманных далей»
к простой мистике. Я знаю нескольких математиков, ставших священниками (не
говоря уже о тех, кто «просто веруют»). Главный «эзотерик» Латвии – академик
Латвийской АН, профессор математики Буйкис (см. Buikis-2001-05). Как можно ожидать, что подобные люди поймут и
признают Веданскую теорию?
Можно было бы
предположить, что Веданскую теорию не признают просто потому, что она не верна.
Но, как я уже десятки и десятки раз говорил на протяжении этих 40 лет, тогда
ведь можно было бы определенно указать, в чем именно состоит ее неверность. Но
никогда и речи не было о том, чтобы привести такое указание. Всё всегда
сводилось просто к словам «не приемлема» или «мне не интересна».
Одним из последних,
свежих примеров из этой области, просто хрестоматийным в своем абсурдном
великолепии могут послужить слова академика Ю.Г. Решетняка, написанные им 18
апреля 2018 года в письме к профессору А.Б. Цибулису (файл Nafiga):
«Относительно логики науки, которой якобы не знает Решетняк. По-видимому имеется в виду гордое требование мистера Эгле: «Вот я выставляю всем на показ свою теорию! Если вы мне не верите, то укажите противоречие моей теории законам природы!» Дорогой господин-мистер-сэр, а разве Ваша безграмотная возня вокруг теоремы Кантора о несчетности континуума не является примером подобного противоречия? Дорогой сэр, всё сделано Вами, нам ничего специально искать уже и не надо!»
Перед нами классический
образец «порочного круга»: то, что требуется доказать, выставляется в качестве
аргумента в доказательстве. Весь канторизм построен на подобных «порочных
кругах». А академик Решетняк у нас – просто виртуоз по ковке таких кругов.
Ошибочность
«доказательств» «теоремы Кантора» в наших сочинениях доказана, передоказана,
трижды доказана, четырежды доказана и пятикратно доказана... Здесь нет
возможности снова разбирать эти вопросы. «Теорема Кантора» на самом деле звучит
так: «Отрезок [0,1] того, не знаю чего, имеет мощность бóльшую, чем счетное то, не знаю что». Как только вы
попытаетесь как-нибудь конкретно определить эти два «то, не знаю что», так
сразу окажется, что либо эти два объекта имеют одинаковую «мощность», либо
превосходящая мощность первого просто постулирована самим определением этого
объекта. Никакую объективную реальность всё это не отражает.
Просто поразительно, что
на протяжении сорока лет среди той более чем сотни профессоров математики,
которые так или иначе касались этого дела, так и не нашлось ни одного, который
понимал бы, что неправильность геометрии Лобачевского не может быть доказана
повторением примеров из геометрии Евклида (и что аналогично ошибочность
Веданской теории не может быть доказана рассуждением в понятиях Кантора). Я эту
аналогию и этот пример (с геометрией Лобачевского) совал профессорам математики
в нос снова и снова. Они фыркали – и никогда ничего на это не отвечали. Какой
бы ни был умственный уровень у них, но всё-таки они соображали: нельзя открыто
говорить, что ошибочность геометрии Лобачевского доказана теоремами Евклида!
Поэтому насчет Лобачевского они всегда упорно молчали. А «ошибочность»
Веданской теории столь же упорно «доказывали» «теоремой Кантора» – как мы
только что видели у академика Решетняка.
В этой связи я даже
анекдот сочинил, который могу при случае рассказать:
Армянское радио спрашивают: в чем разница между профессором математики и кобелем, когда им объясняешь, что ошибочность геометрии Лобачевского не может быть доказана теоремами Евклида?Армянское радио отвечает: один поднимает ногу у столба, другой нет.
Итак, за 40 лет
существования Веданской теории никаких возражений против нее выдвинуто не было.
(Да ясно, что их и невозможно выдвинуть). Всё упирается в вопрос: что такое
есть интеллект, что такое есть мышление?
Веданская теория
отвечает: мышление есть работа мозговых программ – и объясняет, какие именно
программы нужны для данного конкретного акта мышления. И дает такие объяснения
для ВСЕХ наблюдаемых актов мышления.
Это теория стопроцентно
материалистическая, не привлекающая никаких «идеальных» или «духовных»
сущностей.
Этим путем объяснить
мышление МОЖНО. Дальше дело постулата: при одном (Веданском) постулате этого
объяснения достаточно, и больше ничего не требуется, вопрос исчерпан. При
другом постулате (например, христианском о бессмертной душе) объяснение, данное
Веданской теорией, не будет истинным. Но принятие такого постулата не будет
означать ошибочность Веданской теории. (Как принятие Пятого постулата Евклида
не означает ошибочность геометрии Лобачевского – тоже ход мыслей, непостижимый
для тех профессоров математики, с которыми мне приходилось иметь дело).
Аргументом против
Веданской теории был бы факт, что те или иные вещи в мышлении, в интеллекте, в
психике невозможно объяснить программами. Знаменитый английский
математик Роджер Пенроуз так и думал и пытался это доказать в своих книгах
«Новый ум короля»[8] и
«Тени разума»[9].
Но доказать это ему не удалось, потому что он просто не знал и не понимал,
какими именно программами разум объяснить МОЖНО – и таких программ он не
касался. Пенроуз только доказал, что разум нельзя построить ТАКИМИ программами,
о каких он имел представление, – и это доказательство было совершенно
правильным: действительно – такими программами разум не построишь.
Один читатель написал
мне, что он в выставленных мной в Интернете книгах Пенроуза с моими
комментариями прочитал сначала мои комментарии, а потом решил, что самого
Пенроуза ему уже незачем читать. Я сам читал Пенроуза как вещь, захватывающую
дух, но если для Вас, читатель, его книги слишком громоздки, то можете прочесть
в них хотя бы мои комментарии, как сделал тот читатель, остальное лишь
пролистав. Уже это должно дать Вам представление о том, что доказательства
Пенроуза несостоятельны, и разум мозговыми программами объяснить МОЖНО.
20 июня 2018 года –
накануне 40-летнего юбилея.
[1] Так русские называют этот
латышский праздник, хотя это название в общем-то неправильное. В оригинале
праздник на современном латышском языке называется «Jāņi», что представляет собой множественное число от
собственного имени Jānis (Янис, Ян); архаичная форма Jonis. Это имя, в свою очередь, по древнему смыслу
означает «всадник»; праздник посвящен «небесному всаднику» (Солнцу) и
отмечается в то время, когда тот поднимается наиболее высоко в небо (т.е. в
момент летнего солнцестояния). (Христианские миссионеры и крестоносцы, в XII веке пришедшие к предкам латышей, связали древнее имя Jonis с библейским Иоанном
Крестителем). По современному календарю Jāņi отмечаются 24 июня, но особенно празднуется ночь
накануне – с 23 на 24 июня. По сравнению с астрономическим солнцестоянием это
сдвиг на 3 дня. (В сдвиге повинна христианская церковь, на основе евангелия от
Луки 1:26 и 1:36 (EVANG3) установившая день рождения Иоанна Крестителя 24 июня, на 6 месяцев раньше
Христа, день рождения которого, т.е. Рождество, тоже было сдвинуто по сравнению
с астрономическим солнцестоянием из-за того, что папа римский Григорий XIII в 1582 году отодвинул
свой календарь назад к состоянию его во времена Никейского собора 325 года, а
не к состоянию во время собственно рождения Иоанна Крестителя и Иисуса Христа в
1-м году; сдвиг же между Рождеством, т.е. зимним солнцестоянием и Новым годом,
1 января, был установлен Юлием Цезарем календарной реформой 46 года до н.э.:
консулы вступали в должность и хозяйственный год начинался, когда кончались dies natalis Solis Invicti – семидневное празднование
«Дней Непобежденного Солнца», т.е. зимнего солнцестояния). Помимо многого
прочего непременным атрибутом праздника «Jāņi» являются песни с традиционным припевом «Līgo, līgo!», что в старину
означало «Пой, пой!» (и этимологически близко русскому «Ликуй, ликуй!»).
Балтийские немцы, затрудняясь в переводе на немецкий язык слова «Jāņi», стали называть этот
праздник «Праздником Лиго» (по звучащему повсюду припеву песен). Потом за
немцами в этом последовали и русские.
[2] В особенности Василия Ильича
Нечаева (1920–1999), книгу которого я тогда специально купил с целью
разобраться, что такое числа: Нечаев В.И. «Числовые системы». Просвещение, Москва, 1975. (См. Nechajev_1975.djvu). Но книга эта принесла мне только разочарование
и еще больше укрепила в убеждении, что всё это ерунда и что подлинную природу
чисел нужно искать совсем в другом месте.
[4] «Искусство программирования»
– название многотомной эпопеи классика программистской науки Дональда Кнута;
первый том этой эпопеи выходил на английском: Knuth D.E. «The Art of Computer Programming», vol. 1, «Fundamental
Algorithms», Addison-Wesley, 1968; в
русском переводе: Кнут Д. «Искусство программирования для ЭВМ», т.1. «Основные алгоритмы». «Мир», Москва, 1976. (См. Knuth1_1976.djvu).
[5] Роман, написанный в возрасте
16 лет (в основном в школьные каникулы после 9-го класса); сюжет там такой, что
на некой планете Буэнос, пригодной для жизни людей, терпит аварию космическая
экспедиция в составе пяти человек (четверо мужчин и одна женщина); женщина
Аминта погибает еще в космосе, и ее тело «похоронено» так, что отправлено
лететь в виде космического тела; один мужчина Харвей погибает уже после
аварийной посадки на планете, во время внезапно налетевшего урагана с
летательным аппаратом упав в океан. Однако спустя несколько дней Харвей выходит
из океана живым, хотя не может объяснить, как он спасся и где был эти дни.
Потом из океана выходит еще один Харвей, потом третий и четвертый. Перед
членами экспедиции (в том числе перед самими Харвеями) встает проблема, как
относиться к этим четырем копиям их товарища, как минимум три из которых «не
настоящие». Потом начинают появляться копии живых членов экспедиции, потом копия
похороненной в космосе Аминты, потом копии оставшихся на Земле людей, как
живых, так и умерших, как друзей, так и врагов – преступников. Перед
«робинзонами Буэноса» встает проблема, признавать ли их всех людьми и подлежит
ли наказанию копия преступника, совершившего свое преступление на другой
планете и там давным-давно казненного. Смысл романа в том, что всех этих
«призраков», сотворенных неким существом в Океане, автор романа признает настоящими
людьми (потому что человек – это определенная система, построенная из атомов, а
«призраки» такими системами являются). В отношении копий преступников
«робинзоны» решают, что ЭТИ люди преступлений не совершали и принимают их в
свой коллектив. Но копии снова совершают преступления, этим проводя мысль
автора, что существенна именно комбинация атомов в мозге и ее свойства (а не
формальный факт участия именно этого тела в прежних преступлениях).
[6] Поэтому в моих сочинениях
фигурируют две даты и два срока: сейчас Веданской теории 40 лет, но контактам с
«официальной наукой» только 37,5 года.
